На русском вышла книга «Ковбои и индейцы. История индустрии звукозаписи». Вот интересный отрывок из нее

Прямо сейчас к выходу из печати готовится книга Ковбои и индейцы. История индустрии звукозаписи, которая переводится на русский силами издательства Шум. Пусть название книги не сбивает вас с толку, в ней автор, Гарет Мёрфи, рассказывает историю музыкальной индустрии с самого ее зарождения во второй половине XIX века и вплоть до наших дней — в эпоху стримингов и пандемии. Всё повествование подается через людей, а точнее — через наиболее важных персонажей-рекордменов: владельцев лейблов и бизнесменов, известных продюсеров и визионеров.

Для Ковбоев и индейцев автор не только работал с многочисленными архивами, но и взял больше ста интервью у участников индустрии и непосредственных героев книги. Среди таковых есть и первооткрыватели талантов Боба Дилана и Леонарда Коэна; и основатели великих лейблов Motown, Island Records и крайне важных даже для сегодняшних дней Rough Trade, Mute и XL Recordings; управляющие и владельцы гигантских компаний Atlantic и Columbia; а также продюсеры, стоящие за одними из величайших альбомов в истории.

.

Небольшой спойлер: на днях мы разыграем несколько экземпляров книги — обязательно следите за нашими пабликами в VK и Facebook, а также за Telegram-каналом.

Выйдет Ковбои и индейцы. История индустрии звукозаписи совсем скоро, предзаказ уже открыт. А пока вот что о самой книге, ее важности и актуальности (и о том, что ее стоит прочесть практически каждому) говорит сооснователь издательства Илья Воронин.

«Как рассказывать историю современной музыки? Под современной я понимаю всю ту музыку, что существует в эпоху звукозаписи и которая началась почти 150 лет назад с изобретения Эдисоном своего фонографа. С какого ракурса попытаться посмотреть и понять столь стремительно меняющуюся художественную среду? Почему сегодня индустрия звукозаписи действует так, а не иначе? И вообще, когда эта самая индустрия возникла? Гарет Мёрфи, автор книги Ковбои и индейцы, как мне кажется, нашел наиболее правильный ракурс — он решил рассказать историю звукозаписи через людей, которую эту индустрию и создавали.

Поэтому эта книга — прежде всего повествование о людях, для которых музыка была всем. Рассказывая об этих людях, он описывает их старым, но очень точным английским термином — он называет их «рекордменами». Сам термин насколько точный, настолько и расплывчатый. Рекордменом может быть магнат, воротила, владелец заводов и пароходов, для которого музыка — это в первую очередь бизнес. Например, таким был Годдард Либерсон, руливший одним из главных лейблов середины прошлого века CBS, или Стив Росс, создавший из Warner гигантский конгломерат, включавший в себя всё и вся.

Но рекордменами называли и таких людей, как Джон Хэммонд (который открыл миру великих артистов — Боба Дилана, Арету Франклин, Брюса Спрингстина); как Рик Рубин, одного из гениальнейших продюсеров современности, обладающего способностью увидеть проблеск таланта в начинающем музыканте. Для одних музыка — это большой бизнес и деньги, для других — возможность творческой самореализации, гонка за вечно недостижимым горизонтом. Отсюда и игра слов в названии книги Ковбои и индейцы.

Эта книга не только про историю самой звукозаписывающей индустрии. Она еще и содержит примерно тысячу и один пример насчет того, как правильно вести свои дела и как можно дольше оставаться в музыке, дает подспудные ответы на вопрос, почему одни — несмотря на многочисленные и постоянные кризисы, которые индустрия переживала за 150 лет — всегда выживали, а другие сходили с дистанции после первой же успешной пластинки

А еще это очень позитивная и духоподъемная книга. Тут русскоязычному читателю повезло. По нашей просьбе Гарет Мёрфи переписал последнюю главу о настоящем и ближайшем будущем. С момента выхода книги в 2014-м в индустрии случилось много позитивного, и несмотря на то, что последняя глава дописывалась в Париже во время жесткого локдауна, когда вся музыкальная индустрия подверглась очередным испытаниям (хотя и не самым жестким, если вспомнить историю), автор смотрит в будущее с позитивом.

Уверен, что эту книгу должен прочитать каждый, кто интересуется музыкой и задействован в ней. Хотя бы для того, чтобы узнать общую историю всего того, что его кормит; или для того, чтобы не совершать тех же ошибок, которые совершают почти все рекордмены; или просто для вдохновения теми людьми, что придают смысла и духа этой большой, глубокой и разномастной культуре.

Для публикации на MIXED•NEWS мы специально выбрали отрывок, в котором рассказывается о том, как в роли рекордмена (сам того не желая) себя стал пробовать диджей. Автор книги нашел в истории музыки именно тот момент, когда это случилось. И именно с этого момента такая роль диджея следующие полвека только росла. Почитайте, с чего и когда это всё началось. Надеюсь, что вам понравится».

Отрывок из книги «Ковбои и индейцы»

На загаженных нью-йоркских улицах свое семя бросил совершенно новый типаж рекордмена. Крестовый поход возглавил аскет Дэвид Манкузо; он собирал людей на свои танцевальные вечеринки, у которых еще не было названия.

История танцевальной сцены Нью-Йорка крайне запутана и вызывает массу споров. Мы точно знаем, что изначальный формат дискотеки к тому времени был фактически вымершим французским импортом давно минувшей эпохи. Мультикультурное же двухвертушечное диско питалось из совсем другого источника: воспоминаний Дэвида Манкузо о его детстве в конце 40-х и начале 50-х в приюте в Ютике, штат Нью-Йорк. Каждую неделю добросердечная сестра Алисия устраивала вечеринки для детей. Они скакали, пытаясь поймать воздушные шары: всё это происходило под звуки музыки с крутившихся на маленьком проигрывателе пластинок.

Дэвид Манкузо, 1974 год

Осознавший это только под конец жизни Манкузо в молодости занимался арендными вечеринками, пользовавшимися тогда особой популярностью у афроамериканцев. «Я ездил в Виллидж, я ездил в Гарлем, я ездил в Статен-Айленд. Я ездил куда угодно, где только были вечеринки, — рассказывал Манкузо. — У меня всегда были самые разные друзья. Видимо, это как-то связано с тем, что я вырос в приюте».

Замкнутый и тянувшийся к духовности Манкузо в середине 60-х попал под чары Тимоти Лири и поначалу устраивал ЛСД-ритуалы вокруг своего святилища в собственной просторной квартире в доме 647 на Бродвее. На его приватных сборищах поначалу слушали пластинки на высококачественной системе, позже эти встречи становились всё масштабнее и тяготели к танцам. Отказавшийся от всего мирского, медитировавший обнаженным и выживавший на ворованной еде Манкузо даже снял входную дверь с петель, чтобы бездомные могли у него поспать. Примерно к 1969 году Манкузо настолько ушел в нематериальный мир в поисках своего истинного «я», что его встревоженные друзья, видя, как он теряет вес, убедили его лечь в больницу. Оказавшись на краю разумного мира, он понял миссию всей своей жизни.

С помощью друзей он оборудовал свою квартиру колонками Klipschorn, усилителями Марка Левинсона и двумя проигрывателями. В результате он начал устраивать приватные вечеринки с кучей воздушных шариков, невиданные до той поры; их всё чаще стали называть просто по месту жительства Манкузо — Loft. Смешивая блестящие музыкальные раскадровки перкуссионной рок-музыки, психоделию и ритм-н-блюз, Манкузо переплетал свои записи с сенсорными спецэффектами — светом, моментами тотальной темноты, вентиляторами, работавшими со скоростью тропического шторма.

«Было во всем этом что-то неосязаемое и волшебное, чего не было в других местах. Я не употреблял наркотиков, но как будто триповал», — рассказывает Дэнни Кривит, один из очевидцев. И хотя наркотики были обыденностью, Манкузо строго запретил торговать ими у себя. Именно звук, музыка и всеобщее настроение делали эти вечера столь насыщенными эмоциями и неповторимыми переживаниями

«Я ни в коем случае не хотел быть дискжокеем», — заявлял пурист Манкузо о том, что предпочитал куда более социально ответственный титул «музыкального ведущего». В Loft он приглашал исключительно друзей и любителей музыки — черных, белых, испаноговорящих, тучных, старых, бездомных, натуралов, геев. «Мы были как семья. И, кажется, не возникало никаких конфликтов. Музыка способствовала этому. Музыка была ключом, открывавшим двери домой».

«Дэвида я представляю таким желудем, из которого проросло дерево», — говорит Кривит, который, как и многие другие завсегдатаи Loft, впоследствии стал профессиональным диджеем. В то время стали появляться и другие танцевальные клубы, в частности Sanctuary; несмотря на то, что там звучали пластинки похожего типа (ими владел диджей Фрэнсис Грассо), Sanctuary работал как бизнес-предприятие. Это собрание куда больше склонялось в сторону места для пикапа, предоставляя необходимую всем желавшим формулу из наркотиков и алкоголя. Именно эти два проекта стали прообразами большинства последующих клубов.

Фото диджейки в Loft

В соответствии с общинной некоммерческой этикой примерно сто членов Loft платили по два доллара за вход, за что получали прекрасную еду и танцы всю ночь напролет. Манкузо активно помогал появлению и формированию ряда клубов и лофтов. «Это было похоже на хороший косяк. Ты передавал его дальше, — рассуждал чуравшийся конкуренции Манкузо. — Мы были словно опыляющие цветы пчелки».

В ориентированных скорее на гей-публику местах, таких как Tenth Floor и Gallery, из тени Манкузо появлялись все будущие диджеи-тяжеловесы зарождающейся танцевальной сцены Нью-Йорка: Ларри Леван, Уолтер Гиббонс, Ники Сиано, Фрэнки Наклз и Дэвид Родригес. Конкуренция и всё более эксгибиционистские методы сведения превратили некоторых диджеев в исполнителей. «Так возник квест по поиску новых пластинок! — восклицал Стив Д’Аквисто. — У нас были одни вещи, но необходимо было доставать и другие»

Увеличение числа нью-йоркских специализированных музыкальных магазинов во многом было обязано независимым дистрибьюторам, вытесненным с мейнстримного рок-рынка. Они увеличили свои поставки импортных пластинок, сделав ставку на джаз, соул, фанк, латиноамериканские и инди-раритеты. Этот пестрый рынок был сосредоточен вокруг 10-й авеню, где несколько независимых дистрибьюторов подпитывали разраставшуюся сеть специализированных музыкальных магазинов. Для нового поколения диджеев основными поставщиками редких пластинок с танцевальной музыкой служили Colony Records в Брилл-билдинг и Downstairs Records, у которого даже были две торговые точки в метро. В этих магазинах покупатели могли прослушивать пластинки перед покупкой.

«Всё начало меняться к концу шестидесятых, — отметил Кривит, сын владельца клуба. — Суперклубов еще не существовало. То было время, когда плату за вход пока не брали, так что с точки зрения финансов всё было сильно так себе. Все места с музыкальными автоматами были завалены одними и теми же пластинками. Компании просто говорили „выбирай вот из этого топ-100“. Но мой отец (у него было заведение Ninth Circle) ездил на 10-ю авеню, где ему могли нарезать отдельную пластинку — и не ацетат или винил, а из такой глиняной субстанции, и он мог нарезать на семидюймовку любую запись. Поэтому свой музыкальный автомат он загружал самой популярной музыкой. И у таких дистрибьюторов было полно самых разных вещей — они действительно были передовыми».

В 1972 году пионер диско Дэвид Манкузо испытал нечто странное в месте под названием Голубая дыра, что неподалеку от Маунт-Тремпер в северной части штата Нью-Йорк. «Там журчал ручеек, стекавший в карьер. Он был, наверное, метра полтора в ширину, и в нем возникали крошечные водовороты, которые напоминали динамики, поэтому я наклонился к ним как можно ближе, постаравшись не намокнуть. Звук был невероятный. Это был самый чистый звук из всех, что мне приходилось слышать, и он содержал в себе всю возможную информацию. Будто я услышал историю всей жизни. Не словами, а музыкой».

Чтобы воссоздать то, что он назвал «духом журчащего ручья», Манкузо попросил бывшего музыканта и звукорежиссера-стереофониста создать кластер высокочастотных динамиков в форме цветка, который свисал бы из центра потолка его лофта — идея состояла в передаче кристально чистого стереозвука во всех направлениях. Алекс Рознер был таким нью-йоркским специалистом по клубным звуковым системам. Еще мальчишкой ему чудом удалось спастись от газовой камеры: комендант Освенцима очень любил музыку и узнал отца Рознера, музыканта, чей концерт он когда-то посетил. «Когда я оказался в Loft, — рассказывает Рознер, — то просто сорвал рубашку и начал танцевать. Дэвид был большим идеалистом, и этот идеализм зацепил меня».

Пытаясь продвинуть науку клубных звуковых систем в неизведанные области, Рознер дополнил идею Манкузо, установив сабвуферы Vegas по обе стороны танцпола. Когда люди входили, они в буквальном смысле окунались в музыку. Несмотря на то, что эта андеграундная волна была известна лишь нескольким сотням ньюйоркцев, зарождавшаяся танцевальная сцена стремительно рвалась в будущее — Манкузо шел впереди и всегда находился чуть ближе к самому источнику, если сравнивать его с многочисленными подражателями.

27 октября 2021

Подпишись на наш ВКонтакте

и узнавай о новостях первым!
Nofaceman 28 октября 2021 12:03
Когда писал дипломную на тему история музыки и психоакустика, а кто-то решил из этого делать книгу.
Ответить  
Elephant Parade 8 ноября 2021 18:04
Запости ссылку, а мы почитаем
Ответить  
Написать комментарий
Ваш комментарий