А потом составьте список таких героев от диджеинга и сами поймете, что же их всех — эрудированных, увлеченных музыкой, настоящих — между собой объединяет? Правильно, страсть к винилу.

Сегодня мы запускаем новую рубрику. Идея простая: MIXED•NEWS собирает «виниловый клуб» — диджеев, коллекционеров со стажем и владельцев лейблов. И культура винила — лишь отправная точка их беседы (или, если хотите, камертон). Дальше — вольная импровизация, остановить которую может только наш редактор.

Евгений Joss: Давай начнем с того, что вспомним, как вообще всё начиналось, и как мы до такой жизни дошли. Что-то вроде экскурса в прошлое.

Антон Кубиков: Я эту историю кучу раз рассказывал. Моя первая официальная гастроль в качестве диджея произошла в Киеве летом 96-го. Приехали мы играть с диджеем Ухо. И бывший хозяин клуба, американец, оставил в нем два ящика пластинок с гараж-хаусом. При этом мы умудрились всё-таки нарыть себе там по парочке реликтов. С того момента я начал ездить по российским городам, в Киев, Харьков, Одессу. Из зарубежных была в основном Германия: Берлин, Франкфурт. Но это гастрольная история. А так, конечно, это первый клуб Релакс, где я играл на афтерпати: сначала по чуть-чуть, потом по 7 часов — настоящая такая и приятная практика.

Joss: А история с клубом Микс?

Kубиков: Это было уже на излете дефолта 98-го. Гонарары диджейские тогда сильно упали. И, кстати, эта история про «у нас кризис» клубами использовалась еще много лет подряд, чтобы платить поменьше. Первый промоутер Микса не смог собрать никого. Другой привел андеграундную тусовку, художников, музыкантов, но денег в баре они не оставляли. Третьим был Сергей Сергеев, у которого уже была наработана определенная аудтория, воспитанная с 96-го и платежеспособная. Он лично звонил по записной книжке, приглашал. В результате через какое-то время Микс стал очень даже популярным местом.

Joss: И какое понижение гонораров было в 1998 году?

Kубиков: До кризиса средний диджей получал до 200 долларов за сет. Вообще клубов было так много, что диджей мог заработать за ночь в разных местах до 500 долларов — это очень приличные деньги. Основной доход с билетов. Это сейчас 50 процентов с бара. То есть клубы зарабатывали со входа, и их было много, поэтому диджеи без работы не сидели. Но в 98-м вдруг осталась одна Пропаганда, где появились Четверги Санчеса, и вход стал бесплатным. Цены в баре были небольшие, и люди туда пошли. Четверги с джаззи-хаусом стали новым уровнем восприятия музыки, это оказалось главным местом в Москве. И до сих пор, заметь, оно является не то чтобы главным, но проходит по разряду must have, если люди приезжают из разных городов и стран — круто, когда так происходит спустя 20 лет.

Joss: Тогда ощущался недостаток информации о музыке. Были разве что журнал Птюч и немногочисленные радиошоу, вроде тех, что записывали с BBC Radio 1, и которые мы каким-то чудом доставали. Обучаясь игре на пианино с пяти лет, к джазу, например, душа не лежала, к року тоже… А вот музыка с танцевальным грувом — она будоражила. И я подумал, что можно что-то подобное сделать самому. Попробовал, отправил на радиостанцию, и внезапно мне перезвонили и сказали, что берут трек в ротацию. Взяли еще один, потом еще, затем пригласили попробовать поиграть в клубе.

Kубиков: То есть первую известность ты получил как продюсер!

Joss: Да. В общем, в 96-м первый раз с дрожащими руками этот час выстоял… И начал потихоньку это мастерство осваивать.

Kубиков: А сводить-то ты тогда вообще умел?

Joss: Я как компьютерно образованный потренировался в программе с месяц или два. Уже не помню, как она называлась, но по внешнему виду напоминала культовый тогда CD-проигрыватель Denon. Но отправной точкой всё-таки стало то, что у меня получилось сделать музыку, которую взяли в эфир на радио.

Kубиков: Когда ты делал эти композиции, ты подразумевал, что они будут играть в клубе?

Joss: Конечно! Хотел, чтобы они звучали там. Здесь есть две стороны: с одной ты делаешь музыку, со второй — понимаешь, как ее нужно делать, играя в клубе. В 97-м или 98-м, даже стоя рядом с клубом, ты чувствовал магию. Больше этот грув негде черпать, не было возможности получить записи по интернету, CD шли долго, их было мало.

Kубиков: А у нас, знаешь, как было в Москве? По крайней мере, мне так кажется: андеграундные диджеи играли с пластинок, попсовые — с CD. Показательная история даже была: когда построили клуб Титаник, позвали туда молодых диджеев, у которых не было винила и которые до этого играли на CD. Им съездили купили пластинок, набрали библиотеку для клуба. Похожая штука была и с клубом Гиппопотам — его открыл француз в 1993 году, который привез с собой 500, может 1 000 пластинок, а потом нашел резидентов, чтобы там играли. Иными словами, в России винил у диджеев был с самого начала. Как только привезли эти первые вертушки в Санкт-Петербург, стали ездить диджеи и фарцовщики: собирали списки, смотрели чарты и рецензии по журналам и покупали винил. Либо особо продвинутые им заказывали определенные позиции. Такая вот история.

Joss: Это интересно! Но вот лично твое мнение — хотя в 2017-м я даже боюсь задавать такие вопросы — почему ты покупаешь и играешь пластинки?

Joss: Давай возьмем выступления суперзвезд: джазовых, поп, рок-музыкантов… Ну, Depeche Mode, допустим. Можно привезти барабанную установку, которая капризная, хрупкая и занимает много места. А можно MIDI-барабаны — современные ведь звучат очень круто. Но люди такого уровня возят всё равно настоящие установки, инструменты.

Joss: Буквально на днях списывался с заводом в Берлине, мы договорились о печати тиража, и у них хорошие сроки — четыре недели. Но есть нюанс, который работает в Германии, — за физический носитель лейбл обязан должен платить сборы в GEMA. В цифровой дистрибуции такого просто не существует.

Kубиков: Сроки отличные, но многие забивают на эти отчисления на свой страх и риск…

Joss: В Нидерландах закрывают на это глаза, в Британии — тоже. А в Германии даже печатать без GEMA не берутся. Есть, конечно, фабрики в Латвии, Польше, где без отчислений — зато ждать тиража приходится недель по десять. Цены хоть и чуть ниже, но время в этом деле решает. А у вас какие сроки для Pro-tez?

Joss: Pro-tez — российский лейбл в чистом виде, я правильно понимаю?

Kубиков: Ты знаешь, не в чистом. Идея российская, юридически лейбл находится в Лос-Анджелесе, а печатается всё в Европе, потому что дистрибьютор у нас Kompakt. Когда-то первый релиз и изготавливали тоже в США, но встал вопрос: как эти пластинки переправлять. Адская проблема: во-первых, дорого; во-вторых, растаможка. После чего мы решили подписать с Kompakt договор, что они станут заниматься дистрибуцией, а мы — получать с каждой копии стандартную для всех лейблов сумму, которая зависит от продаж. При этом мы сами полностью вкладываемся в тираж, мастеринг и прочее.

Joss: Тогда такой вопрос. Как ты пришел к тому, что вашей команде нужен лейбл? И как вообще сейчас выжить в этом всем, по твоему мнению?

Kубиков: Начну с конца — совершенно непонятно, как выжить. А начинали мы не как лейбл, который будет частью чего-то. Понятно, что у каждого артиста должен быть хороший лейбл. Не обязательно попадать на какой-то известный. Если ты — хороший продюсер, и уверен в своей музыке, то можно договориться с дистрибуцией и сделать свой. Заняться селф-промоушном, грубо говоря — нормальная современная история. Хотя есть и небольшая отрицательная сторона: теперь у каждого свой лейбл, завал на фабриках, кризис перепроизводства. Качество того, что выходит на виниле, конечно, выше, чем в цифре, потому что там по большому счету нет сильных вложений кроме как в промоушн…

Joss: Нет естественного фильтра!

Kубиков: Именно. Компаниям современным выгодно, что у них такое количество талантливых ребят с идеями. И они предоставляют им все эти финансово-технические возможности по созданию релизов и выбрасывают на рынок адское количество материала. В нашем случае о прибыли никогда речи не шло. Мы спустя время умудрились выйти в ноль, где примерно и держимся.

А как начался твой лейбл Artreform?

Joss: Это 2010 год. У нас накопилось треков восемь, которые были достойны выпуска, но попытки их присторить не увенчались успехом. Дистрибуцию начали сами в интернете искать, перепробовали несколько с разным успехом. Построили студию в Киеве…

Kубиков: И что, получилось выйти в плюс?

Joss: Тоже в районе нуля. Была пара релизов, которые продавались хорошо, и мы их допечатывали. В целом, получается что виниловый лейбл — это промо, инструмент для самовыражения.

Joss: Ну и напоследок вопрос, чем ты занят прямо сейчас?

Kубиков: Жду выхода эмбиентного альбома на Kompakt. Потихоньку собирается дабовая программа для выступлений и альбома на Pro-tez. Параллельно же теперь есть еще проект Juras Lietus — это исключительно аналог, модуляры, драм-машины, педали, без компьютера. А самая главная новость в том, что мы с Максимом Милютенко спустя достаточно длительный перерыв — потому что я переехал в Прагу и студия осталась в Москве, свою пришлось строить заново — за май собрали новую концертную программу, съездили в Брюссель, отыграли и поняли, что эти эскизы достойны того, чтобы их довести до ума. С этой недели начали записывать композиции для нового альбома. До конца лета надеемся собрать 12–14 треков, посмотреть на них, скомпилировать в альбом и заняться промоушном.

Joss: Лайвы — это, конечно, совсем другая энергетика. Я для своего проекта сейчас тоже работаю над живыми выступлениями. Только вы с Максимом вместе, а мне приходится пока одному это делать.

Kубиков: Ну как Juras Lietus я один. А вообще когда мы с Максом делаем треки для SCSI-9, они становятся общими. И мы удваиваем сетап: я использую свой, накопленный за несколько лет, он — свой. И тот концерт, что мы отыграли, это для нас был новый опыт, потому что мы поменяли весь алгоритм. Раньше играли с двух компьютеров и двух Logic в синхронизации, теперь используем Ableton как мозг, а вокруг весь наш новый модульный обвес. То есть мы можем играть вещи и морфировать их как угодно. На альбоме будут одни треки, а те, что получаются во время игры — совсем другие. И это прекрасно. Поэтому это и называется лайв.