Нас должны воспринимать как важную в культурном плане группу. Не менее важную чем Oasis, Blur или еще какое дерьмо в этом духеЛиам Хоулетт

The Prodigy сидят за столом в баре на Кингз Кросс, явно раздраженные нынешним состоянием рейв-культуры. Это витает в воздухе. «В данный момент танцевальная музыка безнадежно мертва, — говорит сквозь зубы Лиам Хоулетт, не изменяющий фирменной злобности и стрижке с прямой челкой уже долгие годы. — Продюсеры слишком обезопасили себя и уповают на стилизацию под ретро. Это дерьмо. Никто больше не пытается прорваться в зону будущего».

«Мне не нравится источать сентименты по поводу прошлых лет, но в этом есть доля правды», — соглашается Кейт Флинт, допивая очередной Ягербомб. «Я умею пить», — сухо отрезает он.

Продюсеры слишком обезопасили себя и уповают на стилизацию под ретро. Никто больше не пытается прорваться в зону будущего

В это время Максим — самый расслабленный из троицы — вставляет свои пять копеек в виде фразы, способной разбить не одно сердце музыкального редактора: «Так точно, танцевальная сцена практически умерла, но именно мы и поднимем ее на вилы».

Вероятно, есть какая-то доля иронии в том, что одна из нескольких групп, претендующих на звание самых крупных звезд в танцевальной музыке, яростно отрицает сцену, к становлению которой они приложили столько усилий. В начале девяностных The Prodigy, словно демоны из преисподней, вылезли из андеграунда с ядовитой микстурой из брейкбита, джангла и хардкора, превратив ее в новую форму поп-музыки. Изначально прожженные клабберы воспринимали их как группу чудаков, но Хоулетт доказал их неправоту с выходом «Music For The Jilted Generation» в 1994-м — мощного и сложного альбома, катапультировавшего танцевальную музыку в стадионный формат, более привычный для рока. Лиам продолжил эту эскалацию с помощью свежего звучания, выведя на первый план вокал Кейта и Максима, а также добавив в микс припанкованные гитары — «The Fat Of The Land» короновался на первых строчках чартов по обе стороны Атлантики в 1997 году. С этого момента, каждый их лонгплей побывал на вершине британского чарта альбомов, а парни остались верны эстетике панка в своем звуке и подходе к делу. Кейт уверен, что именно этого чувства бунтарской спонтанности не хватает современной музыке.

Кейт Флинт: Все настолько коммерциализированно, что андеграунд задыхается. Если ты сейчас подписан на инди-лейбл, вряд ли эти придурки подбросят какую-то восхитительную идею. Когда у нас был контракт с XL, они хотели поражать воображение, потому что мы были поразительными и опасными! Но сегодня никто не хочет быть опасным. Поэтому людей насильно закармливают откровенно коммерческими и посредственными записями, легкоусвояемыми и пустыми.

Я не знаю никого на сцене с похожим звуком. Они могут поиграть в имитаторов, но вся суть в нюансах звука, в целостности скелета трека. Наша звуковая атака тщательно сконструирована. Никто не умеет создавать такой шум

Лиам Хоулетт: Слово «жестокий» постоянно вертится на языке. Последний альбом был своего рода праздником. Мы заново собрались вместе и всячески поднимали вокруг этого хайп. Но этот этап уже пройден.

У них ушло на это шесть лет, парни меняли студии одна за одной, за спиной осталось несколько фальстартов и множество треков, не получивших развития и выброшенных в корзину. Главное, как говорит Лиам, они наконец-то добились злого и энрегичного звучания, к которому стремились.

Кейт Флинт: Я не знаю никого на сцене с похожим звуком. Они могут поиграть в имитаторов, но вся суть в нюансах звука, в целостности скелета трека. Наша звуковая атака тщательно сконструирована. Никто не умеет создавать такой шум

Вблизи Кейт кажется не таким уж и сумасшедшим, каким кажется его сценический образ Джонни Роттена, переселившегося в Южный Парк. Он красноречив в образе собутыльника за барной стойкой, в какой-то степени даже простоват — на прощание после интервью Флинт по-братски обнимает меня. В какой-то момент Кейт начинает говорит о пабе в Эссексе, хозяином которого он стал/

Кейт Флинт: У нас в зале камин, на нем стоит горшочек с монетами, потому что каждый раз, когда я иду зажечь огонь, народ начинает отпускать шуточки на тему поджигателя (сарказм насчет «Firestarter»). Ну я не против, смешно же, да? Посмеялись — гоните фунт. Так я насобирал почти сто фунтов на благотворительность.

Лиам более избирателен в общении, сначала тщательно подбирает слова, но вскоре начинает травить байки вместе с Флинтом (Флинти, как он его называет), в то время как Максим, самый тихий из трио, медитирует и эпизодически вносит ясность в мысленно-речевой поток своих друзей. The Prodigy оставляют ощущение цельной команды, извечной банды парней из Брэйнтри, восставших против целого мира.

Максим: Мы строили это взаимопонимание и общность 23 года, для друг друга мы превыше всего.

Кейт Флинт: Люди попадают в наше окружение, а мы их контролируем.

Этот подход может во многом объяснить, почему несмотря на долгую успешную историю, The Prodigy сохранили статус аутсайдеров. Они не появляются на телевизионных шоу в прайм-тайм, чтобы дружелюбно похлопать по спине ведущего и ответить на дурацкие вопросы, не играют шоу в духе «по просьбам публики — классический альбом целиком». В прошлом году «Music For The Jilted Generation», альбом, который изменил вкусы целого поколения, отметил 20 лет с момента выхода — вот только никто не закатил вечеринку по этому поводу и не писал хвалебных ревью. Хоулетт не испытывает никакого желания превращать группу в живых ископаемых, но не может избавиться от ощущения, что их вклад зачастую недооценен.

Лиам Хоулетт: Это, конечно, резкое заявление, но нас должны воспринимать как важную в культурном плане группу. Не менее важную чем Oasis, Blur или еще какое-то дерьмо в этом духе. Бритпоп, как таковой, не стал культурой. Не знаю точно, чего я хочу... Точно не больше так называемого «респекта» или приглашений на телевизионные шоу для самолюбования, нет. Просто пытаюсь донести людям, что мы имеем большое значение. Если вернуться к корням, мы стоим в одном ряду с Sex Pistols и The Clash.

В то время как предыдущие релизы полагались сугубо на продюсерский слух и чутье Хоулетта в комбинации с приглашенными вокалистами и вокальными семплами, «The Day Is My Enemy» знаменует возврат The Prodigy к студийной работе в формате трио. Острие от этого не затупилось, а как раз наоборот

Кейт Флинт: Четыре года назад мы обсудили направление, в котором будет двигаться наш следующий альбом, и мы уже тогда знали, что должны записать наиболее сплоченный релиз. Мы склонны выводить друг друга из себя, так что в процессе записи обошлось не одними только объятиями и поцелуями, но вся злость, которые мы не могли выплеснуть раньше из позитивистских соображений, она в звучании «The Day Is My Enemy».

Злость наиболее ярко воплощена в треке «Ibiza», в котором Джейсон Уильямсон из Sleaford Mods высказывает все, что думает о диджеях-суперзвездах поверх грохочущих битов и пилообразных синтезаторов

Лиам Хоулетт: Мы как-то играли на Ибице. Место мне не очень нравится, но это не атака на сам остров, это атака на всех этих тупорылых джокеров, прилетающих на своих частных самолетах, достающих флэшку из кармана, вставляющих ее в контроллер и затем машущих руками в воздухе под запрограммированный микс. Конкретные имена я называть не буду, но световик достал компакт-диск и говорит, мол, это микс такого-то товарища. Я даже не понял сразу, что он имеет в виду. Оказывается, этот осветитель ставит диск с проигрывателя, который находится напротив сцены рядом с лампами, а этот диджей на сцене в это время делает вид, что нажимает кнопки и что-то там сводит. Может я неуравновешенный и злобный человек, но меня эта лень и клоунада просто довели.

Что это за дерьмо вообще? Как можно строить сцену вокруг таких мудаков? Она не будет пользоваться уважением и быстро исчерпает сама себя. Что случилось со спонтанностью, мужик? У меня до сих пор идут мурашки, когда меня внезапно накрывает бит, взявшийся из ниоткуда. Поэтому я решил пойти своим путем на новом альбоме, чтобы избежать всех типичных клише.

Мы принадлежим настоящей рейв-сцене, ей нужно свежее дуновение. Но мы здесь не для того, чтобы что-то спасать. Нахрен это! Мы здесь, чтобы снести ее к чертям.