Думаю, вряд ли стоит доказывать утверждение, озвученное в названии материала. Минус пять абзацев ненужного текста. Слышали вы об этом или нет, но музыкальная сцена Зеленого Континента в негласном реестре «лучших по совокупности» опережает страны Европы и наступает на пятки США и Великобритании. Серебро и золото австралийцам точно не светит, но вот бронза достается на годы вперед. Другое дело, почему? И здесь есть целый ряд очевидных причин успеха.

Во-первых, английский язык. Не нужно быть профессором географии, чтобы помнить о том, кто осваивал эти территории в XIX веке. Сто лет с небольшим Австралия была колонией Британской империи, а после Второй мировой войны массовая эмиграция из Европы в уже свободное и активно развивающееся государство всячески поощрялась властями. Само собой, английский язык здесь является государственным, с некоторой поправкой на особенности местного диалекта. Поэтому, несмотря на значительные различия в климате, социальный и культурный геном австралийцев близок к британскому, а с американским объединен рядом идентичных черт.

Почему бы и местной музыке не следовать путем флагманов: придумавших все на свете американцев и сделавших из этого большой бизнес англичан? Надо сказать, при очевидной неизбежности выбранного пути, австралийцы достаточно долго были страной интенсивного музыкального импорта. Да, здесь не было «железного занавеса», который до сих пор сказывается на низкой музыкальной осведомленности россиян, но и создавать конкурентоспособный международный продукт австралийцам долго не удавалось.

Радиовещание в Австралии появилось в 1923 году (всего через год после Великобритании), а телевидение в 1956-м, но первые музыкальные телепрограммы возникли лишь в начале 60-х. Здесь никогда не было хорошего джаза, а этническая музыка аборигенов не отличалась особенным богатством и многообразием (попробуйте сыграть что-нибудь сложное и мелодичное на диджериду). Никакого влияния на современную музыку австралийский фольклор не оказал, отчего «настоящей австралийской музыкой» можно смело называть любую копию музыки британской или американской.

Так было всегда и в этом одновременно и плюс, и минус для музыкантов из Мельбурна, Сиднея или Канберры. В мире, подчиненном всеохватной глобализации, они лучше других умеют сделать так, чтобы американцы или британцы сами не смогли понять, где эта песня была написана: на соседней улице или на другом континенте? Но оттого крупным британским и американским медиа-рынкам хорошая австралийская музыка не всегда интересна. В ней нет экзотики, нет ничего нового для них, а значит — это просто некому продавать. Зачем нам еще один гитарный бойз-бэнд или симпатичная девчонка, если свои таланты выстраиваются в километровые очереди на кастинг очередного вокального шоу?

Австралийцы не определяют, они следуют. В далеких 50-х годах прошлого века местные жители принимали участие в Корейской Войне, наряду с войсками США, которые были представлены здесь в достаточном количестве. К всеобщему сожалению, противостояние Южной и Северной Кореи длилось целых три года, и за это время произошла некая ассимиляция американцев и австралийцев. В том числе культурная. Именно благодаря американским солдатам здесь впервые услышали песни Фрэнка Синатры и Литтл Ричарда. Именно американцы привезли сюда свое невыносимое кантри, которое, кстати, не прижилось. В отличие от рок-н-ролла, взорвавшего сознание здешней неискушенной молодежи. Билл Хейли и его кометы выступали в Мельбурне уже в 1955 году, а первой настоящей рок-н-ролл звездой собственного производства стал Джонни О’Киф, чья пролетарская внешность и простота была полной противоположностью гламурному Элвису в белом костюме, расшитом софитами.

К концу 1950-х в Австралии окончательно сформировалась достойная концертная индустрия. А уже вначале 60-х сюда приехали The Beatles, Боб Дилан, The Rolling Stones, The Beach Boys и многие другие. Молодежь сходила по ним с ума, а в ответ могла предложить лишь Рика Спрингфилда из группы Zoot. Других рок-звезд здесь просто еще не было. Немногим позже появились Оливия Ньютон-Джон и рок-группа Billy Thorpe & the Aztecs, которые первыми получили приглашения выступить за рубежом, в частности, в Лондоне.

До середины 70-х годов Австралия ассоциировалась у меломанов разве что с некоторым количеством неплохих групп, игравших серф (Daddy Cool, Skyhooks), но это было каплей в море по сравнению с тем количеством артистов, которыми уже могли гордиться Америка, Британия, Канада, Бразилия и многие страны Западной Европы. Когда здесь подхватили моду на петушиный глэм-рок, никто не удивился: «Чекнутые аборигены, они там напрочь лишены хорошего вкуса». И лишь с появлением диско-музыки австралийцы начали постепенно избавляться от своего имиджа культурных аутсайдеров. Надо сказать, местный кинематограф в те годы тоже был глубоко провинциальным.

Первыми звездами мирового уровня, рожденными в стране эвкалипта и кенгуру, были участники трио Bee Gees, чей глобальный успех пришелся на 1977 год. В 1975 году тогда уже опытная группа давала концерт на Филиппинах, где в то время гастролировал выдающийся гитарист Эрик Клэптон. Он был впечатлен музыкой Bee Gees и помог им попасть на хорошую студию во Флориде, где парни записали свой известный сингл «You Should Be Dancing», а чуть позже и саундтрек к легендарному фильму «Saturday Night Fever» с Джоном Траволтой в главной роли.

В эти годы уже существовала хард-н-хэви группа двух шотландских братьев-эмигрантов AC/DC, но их международный успех случился несколько позже, в 1980 году, с выходом альбома «Back in Black». Переход в новое десятилетие в целом ознаменовался большой популярностью маскулиного паб-рока, что снова вызвало насмешки со стороны европейских и американских модников. Такие группы как Midnight Oil или Air Supply выглядели архаизмом на фоне текущих мировых тенденций. Да, позже станет известно, что вначале 80-х в Австралии было множество отменных коллективов, игравших пост-панк или спейс-рок (слушать Cybotron, не путая с группой Хуана Аткинса). Они оказали сильное влияние на современную австралийскую сцену, но в те годы все эти коллективы существовали в глухом информационном вакууме, интуитивно изобретая все то, чем жила творческая богема Лондона и Нью-Йорка.

К середине 80-х в Австралии, наконец, сформировалась мощная поп-сцена, благодаря которой о далеком острове на юге Тихого Океана заговорил весь мир. Впрочем, такой прорыв стал возможен благодаря усилиям всего лишь трех человек, основавших продюсерский центр Stock Aitken Waterman. В замечательном документальном сериале «Добро пожаловать в 80-е», снятом по закалу канала Viasat History, одна из серий почти полностью посвящена истории этой находчивой компании молодых людей. Нам же пока достаточно знать лишь тот факт, что эти ребята сделали супер-звезд из начинающей актрисы сериалов Кайли Миноуг; водителя и уборщика Рика Эстли и, например, ливерпульского гота — анархиста Пита Бернса, который стал фронтменом группы Dead Or Alive («You Spin Me Round», надеюсь, слышали все).

В то же время громко заявил о себе харизматичный рок-музыкант Ник Кейв, который, находясь под некоторым влиянием Том Уэйтса, собрал мультикультурный бэнд The Bad Seeds и уже на третьем альбоме вывел идеальную формулу собственного фирменного звучания: пост-панк, блюз, фри-джаз, немного готики и no wave.

Кейв стал большой звездой. Следом за ним выстрелили превосходные INXS — сокрушительный ответный удар сразу по двум британским чартбрейкерам тех лет — Depeche Mode и Duran Duran. Сексуальный нью-вейв, ритм-н-блюз и лакированый фанк вкупе с невероятной харизмой фронтмена Майкла Хатченса сделали свое дело — INXS за 7 лет превратились в стадионную супер-группу, артистов межгалактического уровня.

Австралийская музыка существует! Она развивается, и она способна конкурировать на мировом рынке с лучшими из лучших. К 1987 году, когда альбом INXS с говорящим названием «Kick» собирал все возможные награды, это стало неоспоримым фактом даже для страдающего имперскими комплексами британского журнала NME.

В 90-х Австралия уже систематически рефлексировала на мировые тренды, все глубже интегрируя себя в мировую музыкальную индустрию. На успех Nirvana в богом забытом австралийском Ньюкасле ответили группой Silverchair; волна популярности мальчуковых бойз-бендов (Westlife, Boyzone, East 17, New Kids On The Block, Matchbox Twenty) не обошла стороной портовый город Брисбейн. Именно здесь родилась великолепная группа Savage Garden, лидер которой — Даррен Хейс сделал впоследствии головокружительную сольную карьеру. Вокруг всех этих артистов выстроилась своя музыкальная империя — Australian Recording Industry Association или просто ARIA. Это огромный медиа-холдинг лейблов, продюсерских центров, радиостанций со своими премиями, чартами и дочерними СМИ. Тот самый, упомянутый выше вакуум, наконец, исчез. Австралийская музыка стала конкурентоспособна на внутреннем рынке, где локальные звезды начали постепенно вытеснять из таблоидов зарубежных артистов.

Бум латино-попа, консервативной итальянской и французской эстрады, немецкого евродэнса и даже группы Rammstein Австралия пережила спокойно, изредка отвечая мировому сообществу новыми хитами ничем не примечательных артистов вроде Кита Урбана, Натали Имбрулии, группы Delta Goodrem, пресных рокеров Wolfmother или прекрасных, но нишевых дарк-вейверов Dead Can Dance. Вот, в общем-то, и все, если обойтись без энциклопедического фанатизма.

Движение вперед и вверх началось здесь в 1999 году, когда свой первый альбом «Sambanova» выпустил никому не известный дуэт Pnau. Мощная гитарная и богатая поп-сцены до сих пор не давали полноценно развиваться электронной музыке. Техно, хаус, драм-н-бейс и эмбиент были в Австралии направлениями едва ли не маргинальными. Да, сюда приезжали выступать электронные артисты, но зажечь огонь в глазах местных музыкантов им не удавалось. Здешние ребята в большинстве своем предпочитали чесать пальцы о струны или сразу уезжать в Америку.

В новый век австралийская музыкальная сцена вошла с рядом важных приобретений. Где-то в недрах андеграунда зарождалась яркая, самобытная музыка, свободная от наследия «большого брата»; постепенно заполнялись ранее зияющие дыры жанрового многообразия. Pnau уже собирали клубные площадки с новой, любопытной музыкой, а весь мир все еще думал, что в Австралии по-прежнему господствует школа пародийного жанра: популярные рокеры Jet и The Vines старательно копировали американскую альтернативу, гараж-ривайвл и бритпоп одновременно.

Первый «вау-эффект» случился сразу после миллениума. Чудаковатые адепты пландерфоники и саунд-коллажа, студенческая коммуна The Avalanches не принужденно создала монумент сэмплоделики и живую классику лаунж эпохи — альбом «Since I Left You», который при всей своей странности попал вдруг в топ 10 британского альбомного чарта Billboard. Впервые австралийская пластинка очутилась так высоко в UK Chart.

И началось! Успех The Avalanches стал неожиданностью не только для самой группы (впоследствии так больше ничего и не записавшей), но и для всей музыкальной индустрии Австралии. Накачанные большими деньгами, амбициозные поп и рок-проекты пасли задних, а скромные электронщики вдруг стали добиваться всемирного успеха. Парадокс, который вызвал множество споров. Ответ был прост. Оказалось, что в 90-х австралийская молодежь каким-то образом пропустила мощную волну танцевальной музыки, которая выбралась из американских подвалов и с головой накрыла всю Европу. Никаких рейвов, техно, хардкора и джангла здесь не было. Был евродэнс, хаус и немного диско. Рок здесь не умирал, а поп-конвейер оставался ориентированным на гитарный мейнстрим. И, о чудо! В этом дисбалансе Австралия, наконец, обрела себя, свою идентичность. Вдоволь отсидевшись в глухом андеграунде все 90-е годы, местные электронщики в новом веке решили кардинально изменить ситуацию.

Они были голодны и решительны, а их идеи выходили за рамки тех территорий, которые уже вытоптали тысячи европейских продюсеров прошлого десятилетия. Pnau были первыми. Я снова о них. Этот дуэт возник еще в середине 90-х, когда два юных рейвера Ник Литтлмор и Питер Мэйс скитались по местным, как сами признаются, отстойным дискотекам и между делом записывали эйсид, хаус и транс в спальне у Ника. Первым сюрпризом для ребят, выпустивших свой дебютный альбом тиражом в пару тысяч копий, стала номинация на премию ARIA в категории Best Dance Release. Вторым — внимание со стороны ночных клубов Сиднея, которые после ошеломительных визитов The Prodigy, The Chemical Brothers и Underworld сами вдруг начали искать местных артистов, играющих что-то подобное. Спрос рождал предложение.

Уже через полгода в офис издающего их мелкого лейбла Peking Duck позвонил представитель австралийского отделения Warner и предложил круглую сумму за права на «Sambanova». В 2000 году альбом купили более полумиллиона человек.

Критики проснулись: «Pnau? Интересно, кто их слушает и почему?». Оказалось, вот уже два года новоиспеченные поклонники Pnau слушают еще и группу Infusion, которая делает превосходное истинно британское техно, электро, трип-хоп и хаус. Мало того, эти же люди сами пишут рейв-музыку и обмениваются ей на многочисленных форумах. Становилось понятно — намечается мощный танцевальный бум, монетизировать который первыми смогли Madison Avenue. Вооружившись басовой партией из старой итальянской песенки «Ma Quale Idea» непревзойденного итальянского хастлера Пино Д’анжо, они соорудили хит «Don’t Call Me Baby», который (внимание!) через две недели после релиза занял первое место в Billboard UK Dance Chart.

Прошло всего несколько месяцев, и частные случаи стали тенденцией, «новой волной». Австралийские артисты не спешили придумывать свои стили, они просто умело и свежо смешивали все уже имеющиеся: хаус, синт-поп, инди-рок, диско, психоделику. Похожий феномен в 90-х случился в Японии, когда несколько токийских продюсеров, вдоволь наслушавшись модной европейской музыки, выдали вдруг его безумную, красочную, флуоресцентную вариацию под названием сибуя-кей (в честь площади, где были расположенные виниловые магазины).

Собственно, Pnau не были пионерами этого движения, они просто стартовали немного раньше других. На появление таких проектов, как Kid Kenobi (2001), Rogue Traders (2002) или Sneaky Sound System (2001) больше повлияли как раз-таки Infusion, которым не суждено было добиться международного успеха. Стоит услышать их ранний сингл «Legacy» из альбома «Phrases and Numbers» (2000), позже ремикшированный Junkie XL и Оакенфольдом, чтобы понять, что такое Modern Music from Australia.

А дальше через запятую главные герои. Cut Copy — инди-дэнс проект диджея и графического дизайнера Дэна Уитфорда, который давно превратился в группу и после успеха сингла «Hearts on Fire» (2008) обзавелся многомиллионной армией фанатов по всему миру. Через год после дебюта Уитфорда, в 2002-м Мэйс из Pnau приложил руку к появлению нео-психоделик группы Van She, благодаря чему музыка ребят стала тяготеть к танцевальным ритмам. Парни долго запрягали, их первый альбом вышел только в 2008-м, но сразу был признан по обе стороны Атлантики. Кроме того, Мэйс, который в составе Pnau выпустил в 2003 году второй, еще более успешный альбом «Again», основал группу Teenager вместе с гитаристкой и певицей Филиппой «Пип» Браун. Пип, в свою очередь, играла в новозеландской протопанк группе Two Lane Blacktop и в начале нулевых прославилась как сольная артистка под моникером Ladyhawke, взятом в честь одноименного фильма Ричарда Доннера.

Так формировалась локальная сцена, внутри которой были свои, достаточно тесные связи. Pnau, как ствол этого семейного дерева, пускали побеги в разные стороны. Второй участник дуэта, Ник Литтлмор тоже не сидел без дела. Он продюсировал сиднейских инди-рокеров Mercy Arms, принимал участие в работе проекта Teenager и тесно общался с ребятами, которые вели дела издающего их лейбла Timberyard Records (Мэрриквилль, Новый Южный Уэльс). Этот важный для австралийской инди-сцены импринт ждал своего часа с конца 80-х. Уже тогда они на голом энтузиазме издавали записи местных пост-панк и нойз-рок музыкантов.

На релизах Timberyard выросла еще одна известная австралийская группа, которая появилась в 2004 году. Речь идет о Midnight Juggernauts. Их альбом «Dystopia» (2007) стал откровением для всего мира. «Эйфорические удары в краут-ритме и психоделические полеты мелодичной импровизации под звуки синтезаторного рока», — писали обозреватели из Европы. Эти парни были полезны тем, что привлекли внимание мировой общественности к той дивной австралийской музыке, которая писалась в стол в далеких 80-х годах прошлого века. Оказалось, и здесь были свои Joy Division, The Flaming Lips и Cabaret Voltaire.

Но вернемся к Литтлмору. В 2004 году он не случайно познакомил между собой нескольких хороших музыкантов. Дэниель Стрикер из Midnight Juggernauts, Кирэн Каллинан из Mercy Arms и Ким Мойес из The Presets (ставим пометку) собрались вместе, чтобы помочь с дебютом молодой, но очень перспективной группы The Valentinos (позже — Lost Valentinos). Сразу после выхода их первого EP журнал NME написал: «A skittering shitstorm of punk fury, disco beats and psychedelic excursions, the sonic invention of M83, Can and My Bloody Valentine melding with the panty-poking fun of Wham!, The Pixies and The Human League». Примерно так это все и звучало. Очень по-австралийски!

Литтлмор, кстати, самостоятельно спродюсировал следующий релиз этих ребят, уже для модного британского лейбла Kitsune. Но все его мысли в ту пору были посвящены работе над новым проектом в компании с сингером/сонграйтером Люком Стилом из группы The Sleepy Jacksons, которого Ник знал еще с тех пор, когда Pnau делали свои первые шаги. Люк был старше Литтлмора и к середине нулевых уже успел поиграть в дюжине рок-групп, безвестно канувших в лету. Он был родом из Перта, где с музыкой дела обстояли не так радужно, как в Мельбурне или Сиднее. Тем не менее, ведомые ним The Sleepy Jacksons в 2001 году подписали контракт с EMI и перебрались в столицу Австралии. Там Стил и встретил Ника, предложив ему поработать вместе над песней «Tell the Girls That I’m Not Hangin’ Out», вошедшей в его альбом «Lovers» (2003). Через три года «спящие Джексоны» выпустили второй альбом и распались. Люк был волен как птица и думал о проекте на стыке модной танцевальной музыки и мелодичного рока в духе The Police, Pink Floyd и Supertramp. Ник позвонил ему в нужный момент. Для нового альбома Pnau они с Питером написали более 200 песен, но не могли определиться с вектором дальнейшего развития. Ник хотел делать что-то более живое, лирическое, с вокалом и сразу вспомнил о Стиле. Живя в разных городах, они полгода обсуждали детали нового проекта на расстоянии. Название выбрали подобающе амбициозное — «Империя солнца», в честь новеллы Джеймса Балларда (крестного отца британских романтиков синтезаторной волны 80-х).

Empire of the Sun заявили о себе в 2008 году и быстро свели с ума весь мир. Два больших хита («We Are the People» и «Walking on a Dream») в России полюбили за сходство с группой «Кино» — вокальная манера Люка и обезоруживающая простота гитарных аккордов выдавали в нем кармического брата Виктора Цоя. Самобытности всему проекту придавал и внешний вид парней — нечто среднее между звездными воинами, индейцами и моделями из коллекций Александра Маккуина.

Тем временем по всему миру гремела искусственная музыкальная революция — англичане придумали новую эстетику — ню-рейв. В Париже идею поддержали адепты местного тяжелого электро, в Нью-Йорке дэнс-панк тусовка лейбла DFA, в Австралии все те, о ком мы уже успели сказать. На белом коне выехали Cut Copy с альбомом «In Ghost Colours», разродились дебютом Van She, записали свой лучший альбом «Apocalypso» сиднейские Simian — дуэт The Presets. Этот проект вовсе достоин отдельного материала, как и издающий их лейбл Modular — мекка для австралийских хипстеров всех мастей.

Основатель Modular, концертный промоутер Стив Павлович был одним из тех немногих, кто еще в 1997 году четко понимал, какой будет австралийская музыка уже завтра. Именно здесь вышел тот самый триумфальный альбом The Avalanches, тут делал свои первые шаги вокалист Empire of the Sun Люк Стил в составе группы Eskimo Joe. А друг Стива — Дэн из Cut Copy уже в 1999 году рассказывал в интервью местному блогу о том, что такое Modular Sound. За 15 лет существования Modular Records отпечатали тысячи пластинок с записями любимых критиками рокеров Tame Impala, инди-поп героев Architecture in Helsinki, модного диско-продюсера Beni и многих других.

После успеха Empire of the Sun танцевальная музыка окончательно стала главенствующим стилем в Австралии. В местные супер клубы за вдохновением стали приезжать многие поп-звезды из Америки и Британии. Литтлмор промышленными масштабами делал саунд «как у Pnau» для Mika, Робби Уилльямс и даже Элтона Джона. Will.I.Am из The Black Eyed Peace после бурных ночей в сиднейских клубах открыл для себя новый, диковинный саунд и твердо решил сделать альбом «The End» максимально наэлектризованным, чем только приблизил наступление EDM-истерии в Штатах.

Австралийские мейджор лейблы высадили в мировые чарты новый десант артистов. По проторенной дорожке богомерзких фейковых мачо BodyRockers двинулись на развлекательные каналы и в радиоэфиры всего мира проекты Dirty South, Tommy Trash, TyDi, TV Rock, Cabin Crew, Yolanda Be Cool. Диско-эстетику в более мягкой, проамериканской форме продолжили осваивать Miami Horror, Flight Facilities, прекрасный исполнитель Sam Sparro. Фестивальные подмостки с ними делили феноменально успешные Pendulum, а где-то в параллельной вселенной творили здешние Boards of Canada — группа All India Radio.

Еще в 2012 году казалось, что пороха на новый запал у австралийцев уже не осталось, но прошлый год показал, что все здесь только начинается. Не так давно всем вскружила голову группа Rüfüs — хитовый танцевальный поп высшей пробы. Под стать им яркие новички Olympic Ayres. В списках подающих надежды значится молодой музыкант Flume из ростера активного и очень грамотного лейбла Future Classic. Здесь под бдительным присмотром Натана Маклэя подрастают Cashmere Cat, Bodhi, Classixx, Roosevelt, Panama и многие другие. Не отстает от электроники и новый поп — юная новозеландская (катит, рядом) певица Lorde с первой попытки берет премию Grammy, Сиэ Фурлел работает с Бейонсе и Геттой, а гениальный композитор Gotye на глазах вырастает в фигуру масштабов Стинга.

Напоследок попробуем заглянуть в завтрашний день. Там нас ждут такие вот новости: протеже Lupe Fiasco — поп-исполнитель Guy Sebastian становится звездой мирового масштаба. «Новые тихие» с симптоматичным названием Boy & Bear наступают на пятки Coldplay, Мэтт Корби берет за живое тех, кто перестал слушать Coldplay после великого альбома «A Rush of Blood to the Head»; Джессика Мобой звучит из телефонов старлеток от Москвы до Сан-Франциско, Daniel Merriweather, наконец, реализует свой богатый потенциал и становится новым Беном Вестбичем, а Jagwar Ma, основанные на обломках Lost Valentinos, направляются прямиком в мой будущий «Плейлист Недели». Show must go on, господа! Даром что написали эту песню у берегов другого океана.