Авторы больших хитов всегда были серыми кардиналами в музыкальной индустрии. Во времена физических носителей слушатель мог узнать имена людей, приложивших руку к созданию альбома, благодаря информации в буклете. Сегодня, в эпоху Spotify и YouTube, полные «кредитсы» — далеко не обязательное условие для оформления релизов. А современных «рок-звезд» сонграйтерского цеха можно сосчитать на пальцах одной руки. Единственный, кто сразу приходит на ум, это шведский титан Макс Мартин — создатель знаменитой фабрики хитов.

В старших классах я подружился с девушкой по имени Дебби Уолл, которая пела и писала песни. Так образовался дуэт Night Child: ей я придумал псевдоним Верджил Найт, себе — Дезмонд Чайлд. Когда мне стукнуло 18, мы сначала сбежали на Вудсток, а чуть позже записали первое демо. Внезапно позвонил друг семьи, мы всегда называли его Дядюшка Джо — венгр с очень сильным акцентом — и сказал, что очень хочет увидеться, и чтобы я приезжал к нему в гости в Нью-Йорк. Так мы поехали на восточное побережье. При встрече я узнал, что этот венгр — мой настоящий отец. Мягко говоря, мой мир перевернулся... Он дал мне несколько сотен долларов и сказал, чтобы мы ехали во Флориду, где он поможет мне с учебой в колледже.

В начале 1972-го мы с Верджил услышали о музыкальном саммите на Майами-Бич, и решили попасть туда под видом Джона Леннона и Йоко Оно. У меня были длинные волосы, «бабушкины» очки и белый костюм. У нее — длинные темные волосы, большая шляпа с отвисшими полями и маленький черный костюм. Когда мы подошли ко входу, люди начали расступаться. Мы проскочили внутрь с опущенными головами — иначе бы вся эта затея не сработала — пока все вокруг шептались. Мы никогда раньше не бывали в таких пафосных местах, но не растерялись и заняли один из центральных столиков возле Клайва Дэвиса, тогдашнего президента Columbia Records. Как ни в чем не бывало: спокойно себе поужинали, посмотрели шоу-программу, все дела.

После распада Night Child я встретил Марию Видаль, закрутился роман. Мы переехали в Нью-Йорк, и вместе с двумя девушками основали проект Desmond Child And Rouge. Играли по клубам в Манхеттене и подписались на Capitol Records. Наша первая пластинка и первый хитовый сингл Our Love Is Insane вышли в 1979-м. В то же время я написал I Was Made For Loving You в соавторстве с гитаристом Kiss Полом Стэнли, который был нашим фанатом.

Девушки в корсетах и мейкапе были частью моего шоу задолго до Принса. Но давалось это всё с трудом, потому с возрастом я всё отчетливее начал осознавать себя геем, а не гетеросексуалом — и во мне этого было больше, чем бисексуальности. В один момент я понял, что больше не могу быть с Марией.

Это было тяжело, потому что мы были не просто парой: мы были королём и королевой с пластинками, турне и хитами. Но я разваливался эмоционально. Все мы были у последней черты, в нас были заложены мины замедленного действия. Когда со славой приходит стресс, люди начинают злоупотреблять. Мы не накинулись на наркотики; мы накинулись друг на друга. Проект Desmond Child And Rouge распался, и я начал работать с Джоном Ландау, менеджером Брюса Спрингстина. До этого Ландау подталкивал меня уйти из группы и стать следующим Спрингстином — правда, им в итоге оказался Бон Джови, так ведь?

Боб снимал спартанскую квартиру: рояль посреди комнаты, бежевый ковер, белые стены, пару желтых блокнотов с карандашами и кофе-машина — Крю был тем ещё минималистом. На протяжении следующих двух лет я каждый день приходил туда учиться сонграйтингу под его строгим началом — Боб был очень жестким, доминирующим и принципиальным, но именно он научил меня мастерству написания настоящей песни.

На протяжении четырех лет я был членом секты Аквенаса. Это была ситуационистская организация с идеологией «здесь и сейчас», построенная на глубоком анализе нашего поведения. В иерархии Аквенаса не было верховных божеств, зато был очень сильный и харизматичный мужчина — классический лидер культа. Подпитываясь этими идеями, он полностью поработил наш рассудок, установил тотальный контроль, и манипулировал нами как куклами, стравливая друг с другом. Это убивало мою самооценку.

Я поехал в Советский Союз по программе Music Speaks Louder Than Words с великолепной делегацией, в составе которой были такие сонграйтеры как Синди Лопер, Майкл Болтон, Дайан Уоррен, Майк Столлер и Холли Найт (это было в конце 80-х — прим.). Там мы работали с советскими композиторами (Давидом Тухмановым, Олегом Газмановым, Игорем Николаевым, Игорем Крутым, Владимиром Матецким и так далее — прим.), все они оказались милейшими людьми, но нельзя было избавиться от вездесущего ощущения империи зла, где все запуганы и постоянно оглядываются через плечо. Тут-то меня и осенило: «Погоди-ка, да ведь я и так постоянно живу в коммуне, в секте всё даже хуже». Поездка в СССР прочистила мне голову: когда я вернулся в Штаты, то убежал из секты, и стал жить в удовольствие.

В один момент я стал в индустрии тем самым парнем нарасхват: мне звонили все A&R-менеджеры, и я никому никогда не отказывал. Не все треки были успешными, но некоторые выстрелили и «озолотили» репертуар Джон Джетт, Элиса Купера и Майкла Болтона.

Когда цифровая музыка стала новой реальностью, защищающие интересы сонграйтеров люди не были достаточно молодыми, продвинутыми или образованными, чтобы понимать перспективы и масштаб влияния, которое окажет интернет. Наши права ушли с молотка за копейки, а восстановиться после ошибок, когда-то совершенных лидерами индустрии, очень сложно, практически невозможно и по сей день. Это настоящая трагедия.

К сожалению, в конце 90-х я прошел через сложный этап: мы переехали в Майами после того как землетрясение 1992 года разрушило наш дом. Моя семья несколько лет пыталась оправиться после этого случая. В тот момент я получил предложение по своему песенному каталогу и продал сонграйтерские и паблишинговые права лейблу Polygram (теперь часть Universal Music Group — прим.), это была большая ошибка. Я с трудом восстановил лишь часть прав, поэтому на собственной шкуре прочувствовал, насколько большой ошибкой это было, и насколько я продешевил. А они «отбили» свои инвестиции в 20-кратном размере.

На исходе 20 века я неплохо устроился в Майами и жил на широкую ногу — прямо как Тони Монтана. Затем наступил крах традиционного музыкального бизнеса, люди начали качать музыку через Napster и файлообменные сети, а лейблы больше не осыпали деньгами продюсеров и сонграйтеров, чтобы те переехали в Майами. Пришлось адаптироваться, и моя команда выстроила целый мир вокруг Рики Мартина, который жил неподалеку. А затем он просто перестал выпускать пластинки, и Livin’ La Vida Loca стала красивой историей из прошлого. Он бесконечно гастролировал и затем снова отправлялся в турне, потом вообще исчез со сцены, завязал с музыкой и завёл семью. Всё в один момент пошло коту под хвост.

автор